Когда сам автор, субъект повествования и главный герой одна фигура, то наше отношение к книге меняется, ведь перед читателем уже не сфантазированная история об условном «тридевятом царстве», а определённого рода документ. Документ, ценный именно тем, что запечатлевает события как частного, так и мирового масштаба глазами их непосредственного участника, очевидца, фиксируя мысли и чувства по поводу.
А ещё дневник это очень живой текст, портрет своего автора в словесном измерении. Недаром, дневниковая форма давно полюбившийся и активно используемый литераторами на протяжении веков художественный приём, позволяющий приблизить читателя к внутреннему миру персонажа книги.
В настоящей подборке представлены реальные дневники различных выразителей своего времени, а в качестве бонуса названы издания, призывающие по-особому взглянуть на дневниковое повествование.
Мария Башкирцева. Дневник Марии Башкирцевой. Избранные страницы. М.: Молодая гвардия, 1991
[Книга в каталоге РГБМ]
Уроженка Полтавской губернии (появилась на свет в ноябре 1860 года в имении, располагавшемся неподалёку от знаменитой Диканьки), художница Мария Константиновна Башкирцева большую часть жизни провела в Европе, в Париже и вошла в историю прежде всего как автор знаменитого многостраничного дневника, который она вела с весьма юных лет. Чем же он так уникален?
«К чему лгать и рисоваться! <...> вы можете быть вполне уверены, благосклонный читатель, что я вся в этих страницах. Быть может, я не могу представить достаточного интереса для вас, но не думайте, что это я, думайте, что это просто человек, рассказывающий вам все свои впечатления с самого детства <...> я ненавижу всякие предисловия (они помешали мне прочесть много прекрасных книг) и всякие предумедовления этих извергов издателей. Потому-то я и пишу сама моё предисловие...», Париж, 1 мая 1884 года. Осенью этого же года автора дневника, юной Марии Башкирцевой не станет. Молодая талантливая художница проживёт хоть и совсем недолгую (меньше четверти века), но яркую жизнь, отражённую на страницах её дневника. Предчувствуя свой ранний уход, она стремится к творческой наполненности. Башкирцева умрёт от туберкулёза.
«Да, несомненно, что моё желание, хотя и не надежда, остаться на земле во что бы то ни стало. Если я не умру молодой, я надеюсь остаться в памяти людей как великая художница, но если я умру молодой, я хотела бы издать свой дневник, который не может не быть интересным».
Дневник становится для Башкирцевой ответом на вопрос о том, как избежать забвения собственного существования. Он же попытка запечатлеть без прикрас внутреннюю жизнь. Автор старается быть честной: она не прячет от читателя ряд даже тех своих черт и качеств, которые не назовёшь благообразными. Автопортрет, создаваемый Башкирцевой на страницах дневника, не всегда вызывал однозначную симпатию. Однако число поклонников её личности и вышедших спустя годы записок впечатляло.
Публикация дневника в России в 1892 году (впервые он вышел спустя несколько лет после смерти Башкирцевой во Франции) стала настоящей сенсацией. Не стоит забывать также о том, что в свет вышел дневник, раскрывающий мир женщины в эпоху рубежа веков с поднятыми вопросами эмансипации, усиленным интересом к психологии это было знаковым событием. Дневником зачитывались Валерий Брюсов, записками Башкирцевой восхищались Марина и Анастасия Цветаевы, Велимир Хлебников.
Надо сказать, что в 1905 году в России увидел свет «Дневник русской женщины» младшей современницы Башкирцевой, также довольно рано ушедшей из жизни, Елизаветы Дьяконовой (1874 1902), который писательница вела с 11 лет. Он, кажется, ещё более отвечал требованиям времени: являлся документом не только личного характера, но и общественного, отражением женского движения в России 1890-х годов. Этот дневник оказался на противоположной чаше весов. Башкирцева была сосредоточена на искусстве и личных впечатлениях. Дьяконова ориентирована «вовне». Критик Василий Розанов однозначно предпочитал записки Дьяконовой. Сама же Дьяконова познакомилась с дневником Башкирцевой, однако он произвёл на неё не лучшее впечатление: неприятно поразили звучащие в нём эгоистические ноты.
С кем соглашаться решать вам. Узнать, справедливы ли подобные оценки, читатель сможет, познакомившись с самими текстами. Предлагаем придерживаться хронологии и начать с нашумевшего дневника Марии Башкирцевой. Сегодня оба названных сочинения ценные свидетельства истории, способные по-разному рассказать многое как о частной, так и об общественной жизни их авторов. Чья история ближе личное дело каждого. Столь же личное, как сами эти дневники, хоть и отпущенные навстречу читателю.
Лена де Винне. Дневник жены космонавта. М.: АСТ, 2011
[Книга в каталоге РГБМ]
Урождённая москвичка Лена вышла замуж за бельгийского космонавта Франко де Винне и узнала на собственном опыте: каково это быть земной, нет, Земной спутницей человека, частенько пребывающего среди звёзд. Интересно? Очень! Дневник Лены де Винне трогательное, честное, детальное, местами невероятно забавное, временами по-настоящему серьёзное, а в сущности невероятно интересное повествование от первого лица о том, как живут, о чём беспокоятся и чему особенно радуются те, кто всегда ждёт своих родных из космических «командировок». Что значит быть членом семьи астронавта? Как это влияет на общий быт и совместную жизнь? Автор дневника подчёркивает, что рассказывая о собственном опыте, она открывает общую человеческую историю тех, чья жизнь ежедневно и напрямую связана с космосом, даже если вы находитесь на Земле. На страницах книги читатель найдёт любовь, выходящую за пределы родной планеты.
«Мы с Франком видимся раз в неделю по выходным, примерно по полчаса. Я дома, перед камерой, Франк в одном из модулей Международной космической станции, МКС <...> У нас дома установлена аппаратура, необходимая для связи с космосом. Перед каждыми выходными я начинаю размышлять, что бы такое показать Франку на этот раз. Жизнь на борту корабля, бороздящего космические просторы, сама по себе не очень просторна. Поэтому я переношу камеру в разные комнаты, показываю Франку разные виды из окна знаю, что его это развлекает. Наши соседи справа недавно поставили новый забор. Готова поспорить: они и не подозревают, что и этот забор, и огромный зонт, закрывающий теперь их маленький садик, и новую плитку, заменившую старый газон, видели космонавты на околоземной орбите».
«Минут через двадцать после начала разговора мимо пролетел Боб Тёрск и помахал мне рукой. До сих пор не могу свыкнуться с мыслью, насколько сказочно и в то же время привычно сейчас звучит, что кто-то пролетел или проплыл в воздухе. И помахал мне лично».
«Искренне сочувствую космонавтам, которые летали ещё совсем недавно, и их семьям. За долгое время полёта у них бывали лишь редкие контакты через Центр Управления, где разговоры слышали и сотрудники».
Кроме того, этот дневник небольшой личный «журнал», содержащий «земной взгляд» на ход двадцатой экспедиции на МКС в 2009 году.
Александр Вишневский. Дневник хирурга. М.: Медицина, 1970
[Книга в каталоге РГБМ]
Эта уникальная книга стоит прочтения всех: врач ли вы по профессии, являетесь ли студентом-медиком или же вовсе далеки от медицины. «Дневник хирурга» это ещё одна, мало знакомая большинству из нас история Великой Отечественной войны, та её сторона, о которой мы, конечно, знаем, но имеем о ней зачастую лишь фрагментарные представления благодаря учебникам, литературе и кино. Перед читателем врачебный протокол войны. Здесь эта страшная, порой несправедливая, но при этом не раз восхищающая медицинская история рассказана от лица врача, непосредственного участника событий, великого умницы, профессионала и, наконец, просто живого человека, оказавшегося перед лицом мировой трагедии. Кроме того, дневник Вишневского, которого ВОв постоянно забрасывала в самые разные уголки Родины, написан очень живым языком и читается по-настоящему увлекательно — если это слово применимо к тому, содержанию, которое отражают его ежедневные (!!!) записи с 22 июня 1941 по февраль 1946 года.
Дневник армейского хирурга и главного хирурга фронта Александра Васильевича Вишневского гимн милосердию и профессионализму, наглядно показывающий, что одно без другого не работает. Гимн, воспетый без малейшей доли пафоса, но с равной долей человечности и чёткой фиксации своего хирургического военного опыта, успехов и поражений личных и всей системы. На страницах этой книги много боли. Боли, которую всеми силами пытались облегчить доктора, сёстры, санитары. Да, война это ещё и ужасно больно физически: вспоминая о героях, о подвигах и отваге народа, мысль о том, что именно они испытывали в это время, движимые силой духа, но пребывая, однако, в израненных телах порой, невольно отходит на второй план. Книга Вишневского не даёт забыть об этом: о физическом воплощении трагедии насилия и нелепой нечеловеческой жестокости.
Но цельное впечатления от дневника Вишневского светлое и жизнеутверждающее. Весь его дневник дышит жизнью, жизнью вопреки и жизнью ради другого. В нём много света и любви к человеку, к каждому пациенту, его записи сквозят желанием людей помогать друг другу в самых суровых обстоятельствах всеми силами: кто чем может. Так, врач будет биться за жизнь раненого, как военного, так и гражданского. Даже в ситуации, когда способно помочь лишь чудо. Здесь можно встретить и вполне натуралистические и чёткие описания самых разных врачебных случаев и их решений в полевых условиях, трогательные наблюдения о людях, городах, размышления и впечатления автора.
Не раз можно встретить и заметки о знаменитой мази Вишневского, о методах местного обезболивания и новокаиновой блокаде:
3 июля 1941 г.
«Опыт Халхин-Гола и особенно работа на финском фронте убедили меня в том, что масляно-бальзамическая эмульсия действует на нагноившуюся огнестрельную рану в принципе совершенно так же, как и на любой другой очаг гнойного воспаления. Отлично защищая нервные окончания рецепторы раны от внешних раздражителей, мазь обладает выраженным болеутоляющим действием. Бактерицидность мази и её благоприятное влияние на трофику тканей стимулируют местные защитные механизмы. Воспалительный процесс локализуется, рана быстрее заживает. Повязка, смоченная эмульсией, не прилипает к ране и легко снимается, поэтому перевязки безболезненны. Наконец, мазь позволяет с пользой для раненых отказаться от частых перевязок, которые обычно так затруднительны в условиях войны. Сочетание же масляно-бальзамических повязок с новокаиновыми блокадами делает лечение ещё более эффективным».
Не раз недоумение и даже возмущение происходящим:
29 августа 1941 г.
«Беспорядок: носилки с ранеными стоят на голой земле, а рядом лежат брёвна, на которые их можно поставить».
И тонкие замечания:
15 июля 1941 г.
«Обгоняем массу беженцев. Женщины и дети испуганные, грязные, усталые производят крайне тяжёлое впечатление <...> Женщины спрашивают: скоро ли побьём немцев. Всем нам стыдно, но отвечаем уверенно скоро!»
8 сентября 1941 г.
«Разговорился с артисткой, которая выступала у раненых. Любопытно, что они просили её прочесть сказки, “чтобы в них всё было не так, как в жизни”. Она прочла сказки Андерсена и с большим успехом».
Обязательно прочтите коротенькое, но ёмкое предисловие к книге Маршала Советского Союза Георгия Жукова, а также небольшое вступление к изданию самого автора оба вводных текста настроят вас на совершенно особое восприятие книги.
Евгений Гришковец. Год ЖЖизни. М.: АСТ, 2009
[Книга в каталоге РГБМ]
Книга прозаика, драматурга, режиссёра, актёра и музыканта Евгения Гришковца, как и последующие за ней «Продолжение жжизни» (2010), «151 эпизод жжизни» (2011), представляет собой интернет-дневник, ежедневные заметки в ЖЖ-блоге автора, собранные воедино и перенесённые затем на печатные страницы.
Дневник человека XXI века может родиться и в сетевой среде. Правда, здесь, пожалуй, снимается вопрос о том, насколько автор желает, чтобы эти записи были опубликованы формат ведения дневника в сети заведомо предполагает возможность аудитории познакомиться непосредственно со свежими записями. Спросите, зачем же тогда писателю придавать датированным заметкам блога более «традиционный» дневниковый облик? Всё просто: собрание заметок, созданных за целый год, вместе, в составе единой книги меняет читательское восприятие этих текстов. Одно дело периодически знакомиться с некими разрозненными фрагментами в режиме здесь и сейчас, пока они пребывают на повестке дня, другое дело оценить взаимосвязь этих календарных набросков в хронологии друг с другом, почувствовать цельную и удивительную драматургию всего прошедшего года в жизни автора и нас с вами его современников. «Год Жжизни» позволяет обратить внимание на что-то, что могло ускользнуть от нашего взгляда, но было поймано метким пером писателя.
А то, что Гришковец умеет чрезвычайно вкусно и трогательно замечать красоту и щемящие важности как в окружающей простоте быта, так и отзываясь на яркие события кажется, не вызывает особых сомнений. Эта книга отличная возможность вернуться в один из периодов нашего не такого уж и давнего прошлого и в ходе ностальгической прогулки выяснить: а таким ли был тогда ваш личный год?
«Я никогда в жизни не вёл дневник, никогда не делал путевых заметок, хотя очень много перемещался по стране и миру. При этом я с большим удовольствием читал и продолжаю читать дневники, переписки и заметки о путешествиях разных авторов, в основном, конечно, авторов прошлых эпох. Помню, с каким наслаждением и не без труда читал «Письма русского путешественника» Карамзина.
Знаете, я был совершенно уверен, что никогда не буду писать путевых заметок и никогда не буду вести дневник. Но проживя год вместе со своим Живым Журналом и с теми, кто его читает, я вдруг понял, что, не желая того, написал и путевые заметки и целый год вёл дневник. Оказывается, сегодня дневник может выглядеть так. Этот дневник не похож на потёртый блокнот, исписанный то ручкой, то карандашом, с какими-нибудь рисунками на отдельных страницах. Сегодня этот дневник представляет собой светящийся экран компьютера, который вмещает в себя много фотографий, объёмных информационных ссылок, а иногда даже исполняет музыку.
Но перед вами книга. У книги всё-таки другие задачи, чем у Интернет-дневника. То, что вы держите в руках, прошло обработку как временем, так и редактором. Как ни странно, но мне интересно было прочитать эту книгу. На бумаге всё выглядит иначе. Очень многое вспомнилось. Очень многое захотелось дополнить или уточнить. Но всё-таки эта книга почти документ. А такие документы править или дополнять нельзя.
Я впервые держу в руках задокументированный год своей жизни. Предлагаю вам это почитать. А вдруг понравится (улыбка)».
Ну, а в качестве обещанного бонуса, представляем два издания, гармонично дополняющих содержание этой подборки. Одно из них убедительно предлагает прочитывать рисунки великого поэта на полях как особые графические заметки и своеобразную дневниковую фиксацию событий, знакомств, мыслей, чувств, ассоциаций. Второе же рассказывает о феномене литературных дневников на материале около 70 сочинений, созданных русскими авторами XIX века в жанре дневниковой прозы.
Любовь Краваль. Рисунки Пушкина как графический дневник. М.: Наследие, 1997. (Пушкин в XX веке)
[Книга в каталоге РГБМ]
Книга саратовской исследовательницы по-настоящему заслуживает внимания читателя. Во-первых, в силу неординарного, но в то же время логичного и уже освоенного в истории пушкинистики подхода к творчеству автора, чьи графические заметки на полях, действительно, важны, любопытны и выразительны в творческом и биографическом планах. Во-вторых, здесь собрано 175 рисунков А.С. Пушкина: где ещё вы легко сможете найти их собранными вместе и познакомиться с ними поближе благодаря увлекательному комментарию автора издания?
Книга включает два раздела: непосредственно текст самого исследования, сопровождаемый на полях отсылками к конкретным анализируемым рисункам, и вторую часть «Иллюстрации». Эта структура позволяет легко ориентироваться и быстро перемещаться по страницам издания. Оно, к слову, предваряется говорящим предисловием Валенина Семёновича Непомнящего доктора филологических наук, известного советского и российского литературоведа-пушкиниста. Вот что он пишет: «Из всех работ о пушкинских рисунках эта самая необычная, спорная, во многом эпатирующая и, возможно, самая яркая».
Любовь Александровна Краваль отмечает в авторском вступлении к книге, что само открытие понимания рисунков Пушкина как своеобразного графического дневника поэта принадлежит искусствоведу, театроведу и литературоведу А.М. Эфросу, которые ещё в 1933 году писал: «Центр тяжести ныне перемещён в раскрытие содержания рисунков. Их пора читать так, как научились читать черновики пушкинских стихов. Надо исходить из положения, что графика его рукописей это дневник в образах, зрительный комментарий Пушкина к самому себе, особая запись мыслей и чувств, своеобразный отчёт о людях и событиях; это второй план, у которого свой материал и своя система». В дальнейшем пушкинисты уточняли понимание пушкинской графики, делали точечные и одновременно точные наблюдения всё это послужило ценной и крепкой базой для уже большого, не только новаторского, но и обобщающего исследования, которое предлагается вниманию читателей.
Олег Егоров. Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра. М.: Флинта, 2003
[Книга в каталоге РГБМ]
Исследование филолога и педагога Олега Егорова расскажет о целом ряде отечественных литераторов позапрошлого века, которые помимо работы с художественными сочинениями, вели также активную деятельность в собственных дневниковых лабораториях. Издание откроет читателю характерные черты и тонкости, отличающие тексты, написанные в жанре литературного дневника, определит границы и особенности взаимодействия художественной и дневниковой прозы, а также поведает об эволюции последней в ходе истории русской литературы.
«Литературный дневник имеет большую и богатую историю. Его истоки восходят к поздней античности. Прообразом дневника были “Размышления” Марка Аврелия (“Мы имеем своеобразный дневник не внешних событий, а мыслей и настроений, более важных в глазах автора, чем внешние события”, писал С. Котляревский во “Вступительном очерке” к сочинению римского стоика). Последующие эпохи внесли значительные изменения в структуру жанра, но не изменили его сущности <...>
Во все времена сохранялся устойчивый интерес к дневнику, но пик его приходится на эпоху предромантизма и XIX в. В дневнике нашло отражение характерное для того времени стремление личности противопоставить жёстким социально-сословным определениям события своей внутренней жизни и поднять их до уровня общественно значимых явлений. Не случайно М.Ю. Лермонтов в Предисловии к “Журналу Печорина” (дневнику) писал, что «история души человеческой <...> едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа».
Составила Анна Харитонова